— Между прочим, я — не плут, а очаровательный Плутоний. Вам помочь? — спросил мой волшебник, и его каре-голубые глаза страстно блеснули, уводя меня в долину грёз…дальше и дальше от корпоративной вечеринки.

Маска упала с моего лица, и мы с Платоном одновременно наклонились, чтобы поднять её.

Наши взгляды встретились и…ослепительная вспышка озарила нас. Наши руки жадно, изучающе сплелись, вокруг моей маски. Мы завороженно смотрели друг на друга, находясь слишком близко…непозволительно близко для нас. Мир вокруг меня исчез, звуки стихли, свет погас, и мы с Платоном словно остались в зале одни. В чёрной бархатной маске мужчина выглядел опасно-притягательно, что-то в этой таинственности было запретное и вожделенное для меня…что-то, чего я давно не испытывала ни к одному мужчине. Не знаю, сколько бы продлилось наше сладостное оцепенение, если бы у меня внезапно не зазвонил мобильный. Мы с Волгиным тут же поднялись и отпрянули друг от друга, точно нас застали на месте преступления. Но мужчина остался стоять рядом со мной, наблюдая, как судорожно я отвечаю на звонок.

— Да, алло, слушаю вас, — выдала я глухо звонившему и заглянула в глаза Платону, не желая покидать наш с ним волшебный мир, скрытый от посторонних глаз.

— Марта, где тебя черти носят? Я под дверью сижу второй час. — голос почти бывшего мужа будто острым лезвием полоснул мою душу, я кожей ощутила парализующий холод, отошла от Платона и закрыла глаза, в секунду наполнившиеся саднящими слезами.

Наверное, я слишком нервно отреагировала на звонок Лёни. Но его претензионный тон, надменный голос меня резко вернули с небес на землю, вернули в наше с ним унылое прошлое, лишили радости от всего хорошего, что со мной произошло после его предательства и нашего расставания. Платон почувствовал моё напряжение и подошёл ко мне, притягивая моё лицо к себе, безмолвно заставляя открыть глаза и заплакать при нём.

— Что? — дав волю слезам, ответила я дёргано Леониду.

— Ты оглохла? Ааа, — протянул раздраженно бывший, — ты там веселишься? Музыка играет, я посмотрю. Отрываешься без меня по полной, почувствовала волю, — каждым словом Лёня добивал меня морально, к горлу подступила тошнота, грудь больно пекло. Взгляд же Платона становился более жёстким, холодным и подозрительным. Я крепко сжала рукой телефон, потому что рука отбивала дрожь, ещё не хватало уронить и разбить мобильный, а Платонов положил свою руку поверх моей, незримо успокаивая меня и забирая себе мои страхи и боль.

— Какая тебе разница, где я, с кем и как провожу своё время? Меня вот не волнует, что с тобой происходит. — придала я голосу твёрдости.

— Не смеши меня, Липатова. Никогда не поверю, что ты ко мне остыла, бегала же за мной как собачонка, выпрашивала мою любовь. — съязвил Лёня пьяным, грубым голосом.

От услышанного у меня подкосились ноги. Платон подхватил меня, волоча за собой как тряпичную куклу, и усадил на мягкий, бархатный бордовый диван. Я откинулась назад на спинку дивана, теряя сознание и погружаясь в темноту. Последнее, что я услышала, как угрожающе рыкнул очаровательный Плутоний на противного…нелюбимого Лёню.

— Она Ильинская, напомню тебе. Липатов, ты берега то не путай, а то я Элине позвоню и пущу тебя по миру!

Глава 17

«Женюсь на тебе одной, дождусь, когда ты расстанешься со своим горе-мужем, и женюсь только на тебе, мне других не надо», — слышу я в забытьи.

Я иду по диковинному, утопающему в зелени под слепящим солнцем саду, срывая с невысоких деревьев манящую, яркую голубику и закидывая в рот ягоду за ягодой, пока какой-то юноша не хватает меня за руку, сжимая нашими ладонями горсть голубики. Руки становятся сине-фиолетовыми, влажными и липкими, но мы с ним скрещиваем пальцы, и идём дальше по саду вместе, заливисто смеясь. Я поворачиваю голову в сторону юноши, чтобы разглядеть, но не вижу его лица. Он разжимает пальцы и стремительно убегает от меня вперёд. Я пытаюсь его догнать, но он бежит быстрее меня. В какой-то момент я настигаю таинственного юношу, он оборачивается на меня, и…

— Стёп, я — половозрелый мужик, — сквозь пелену полусна я слышу натянутый голос Платона.

— Платонов, ты — половозрелый дурак и му…! — язвит в ответ Калинин, не договаривая до конца.

— Вот только не надо мне мораль читать, — Плутоний недовольно фырчит, а я чуть приоткрываю один глаз и вижу, как мужчина раздувает ноздри и поворачивает голову в мою сторону, я тут же закрываю глаза.

— Это же надо быть полным идиотом, чтобы искать, искать женщину, которую любишь, найти её и…отойти в сторону, ожидая, пока она сама к тебе потянется, узнает в тебе того ненаглядного Плутония.

— Да узнала она меня, я уверен! Делает из меня шута-плута горохового, артистка погорелого театра!

— А ну цыц, — Степан перешёл на шепот, — пусть человек в покое побудет, ты её со своей Алёной извёл, ироды окаянные.

— Опять ты про Алёну? Господи?! Перестаньте меня к ней приписывать. — тихо взревел Платонов, а я отчего-то улыбнулась, подумав томно про себя: «Таки Плутоний с Ней не вместе».

— Забыли про Алёну, много чести вспоминать не твою секс-подружку, — Калинин хмыкнул, вызвав злорадный стон Платонова, — вернёмся к наболевшему вопросу. Ты так и будешь дальше ходить вокруг да около? Не пробовал поговорить с ней на чистоту?

— Секс-подружка, что за…Калинин, чтоб вас всех! — что-то пролетело в воздухе и, громыхнувшись, упало на пол, что я чуть не подпрыгнула на чём-то тёплом и бархатистом.

— Однако, не по-детски её вырубило то, может, врача надо было позвать?

— Не надо, — раздражённо пробурчал Платон, — у неё реакция на стресс, что я не знаю.

— Разумеется, HR Волгин у нас во всём и вся разбирается. Что это, кстати, был за спектакль, к чему?

— Я не знаю, оно как-то само пошло-поехало.

— Она тебя не узнала, и тебя это зацепило.

— Узнала, но старательно делает вид, что мы не знакомы…брезгует, видимо.

— Нет, Волгин-Платонов, ты…не дурак, — совладелец сочувственно прохрипел, — ты — больной на головушку, тебя лечить надобно.

— Ты мне то же самое говорил, когда я не мог её забыть.

Я лежала, не двигаясь и не дыша, желая дослушать до конца разговор владельцев «Платонов и партнёры». Они ни разу не упомянули её имени, но почему-то я была уверена, что речь идёт обо мне. Но…я не знала раньше Платона, если только в прошлой жизни.

— Когда забыл, легче же стало? Выходит, я был прав.

— Не забыл, — горестно вздохнул Платон.

— Но ты мне говорил, клялся и божился?!

— Да я готов был сказать, что угодно, лишь бы все от меня отвалили. Хотел я себе любить на здоровье и любил.

— И страдал, — ругнулся Степан.

— И страдал, нравится, моей русской душе страдать. Как прикоснусь к берёзе, да рюмку водки накачу, да запою: «Ах ты, степь широкая, степь, раздольная!», да давай страдать.

Когда Плутоний запел, я чуть не засмеялась в голос и не выдала себя, до того он комично это преподнёс.

— Плут и шут, что с тебя взять?

— Отстань, — огрызнулся Платонов.

— Не отстану, пока ты не поведаешь о своих грандиозных планах относительно неё?

— Не знаю, — Плутоний замолчал, лихорадочно дыша и словно всхлипывая, — ведь вот она…совсем близко, стоит только руку протянуть, прижать её к себе, и так далеко. Она и раньше была недосягаема для меня, а теперь…одному Богу известно, что в голове у этой девчонки.

«Девчонки?», — опешила я и открыла глаза, забыв о конспирации.

— Тоже мне девочку нашёл, — иронично пробурчал Степан, а я от непонятной мне самой подступившей обиды, закрыла глаза, приготовившись слушать дальше. Впервые в жизни мной овладело недюжее, необъяснимое и запретное любопытство, коим я никогда не страдала раньше. «Нет, Платон и его контора Никанора на меня определённо влияют не лучшим образом», — ухмыльнулась я про себя, стиснув руками нечто под собой, напоминающее плед.

— Для меня она всегда будет юной и прелестной, — мечтательно пропел Плутоний.